М. Н. РАЕВСКАЯ (ВОЛКОНСКАЯ)
В ТВОРЧЕСТВЕ А. С. ПУШКИНА
Введение
Александр Сергеевич Пушкин... Сколько загадок и тайн связано с этим именем!
Интерес к исследовательской теме “М. Н. Раевская (Волконская) в творчестве Пушкина” возник не случайно. Александр Сергеевич Пушкин принадлежит к числу великих русских писателей, чье творческое воображение питалось впечатлениями жизни. Друзья, знакомые, случайно встретившиеся люди давали поэту всякий раз богатый живой материал для его художественных обобщений. При прочтении повести “Метель” и романов “Дубровский”, “Капитанская дочка” невольно обращает на себя внимание то, что всем главным героиням этих произведений автор дал одно и то же имя – Маша. Известно, что Пушкин очень серьезно подходил к выбору имен. Поэтому данное обстоятельство вряд ли могло являться простым совпадением. Хотелось найти объяснение этому факту.
По словам самого Александра Сергеевича, он был связан узами дружбы и благодарности с семьей генерала Н. Н. Раевского. “Раевские мои”, – отзывался поэт о них в стихотворении “В. Л. Давыдову”.
Раевские действительно оставили значительный след в творчестве Пушкина. О них он пишет в письмах, им посвящает свои стихотворения и поэмы. В работах многих известных пушкинистов говорится о том, что в юности Пушкин был влюблен в Марию Николаевну Раевскую. Поэтому первым этапом начавшихся исследований стал обзор критической литературы, посвященной этой женщине.
Александр Сергеевич был романтиком и восхищался женской красотой. “Как поэт, он считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молоденьких девушек, с которыми он встречался”, – так писала о поэте Мария Николаевна в своих “Записках”.
М. Н. Раевская (Волконская) сыграла видную и, можно даже сказать, исключительно важную роль в творческой судьбе Александра Сергеевича Пушкина. Есть предположение, что именно она “зашифрована” под загадочным обозначением NN в известном дон-жуанском списке поэта. С Марией Раевской исследователи связывают большой цикл лирических стихотворений, а также поэмы “Бахчисарайский фонтан”, “Кавказский пленник”, “Полтава”.
Итоги обзора найденных публикаций на эту тему изложены в первой главе настоящей работы. Следует отметить, что ни в монографиях пушкинистов, ни в отдельных исследовательских статьях, ни в письмах поэта не было найдено никакого объяснения причин появления “трех Маш” в прозе Александра Сергеевича Пушкина. Поэтому основной задачей следующего этапа стал самостоятельный поиск ответа на вопрос: имеет ли отношение Мария Раевская к прозаическим произведениям Пушкина? Результаты поиска, в основу которых лег анализ первоисточников, представлены во второй главе.
Глава I. Источник мысли, источник вдохновения... Южное знакомствоШестого мая 1820 года Пушкин покидает Петербург и едет на юг, в ссылку, которую оформляют как перевод по службе. Ему предстояло пересечь всю европейскую часть России от берегов Финского залива до Азовского и Черного морей.
В Екатеринославе поэт поселился в бедном домике на окраине города. Искупавшись в холодном Днепре, Пушкин заболел лихорадкой. Больного, в бреду застает его Николай Раевский, герой войны 1812 года, который с сыном Николаем (младшим) и двумя дочерьми – Марией и Софией – ехал на Кавказ. Он предложил Пушкину отправиться вместе с ними в Крым. Инзов согласился дать Пушкину отпуск для поправки здоровья. Так счастливо начинается южная ссылка.
Путешествие увлекло Пушкина. Он увидел степь, море, потом Кавказские горы. Александр Сергеевич был окружен дружеской заботой. Молодой поэт, одинокий, заброшенный далеко от родных и друзей, сердечно привязался ко всему “милому семейству” Раевских.
В письме к своему брату от 24 сентября 1820 года Пушкин восторженно писал: “Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Все его дочери – прелесть… Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь, которую я так люблю… счастливое полуденное небо: прелестный край… друг мой, любимая моя надежда – увидеть опять полуденный берег и семейство Раевских”.
О гурзуфской жизни поэта с Раевскими рассказал Н. А. Некрасов в поэме, посвященной М. Н. Раевской (Волконской):
В Юрзуфе он жил у отца моего.
В ту пору проказ и кокетства
Смеялись, болтали мы, бегали с ним,
Бросали друг в друга цветами.
Во время этого путешествия юная Мария Раевская очаровала Пушкина своей игрой с волнами. В своих “Записках” она вспоминает: “Завидев море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой бросились любоваться морем. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда она настигала меня, я убегала от нее...” Прошли годы, и это зрелище поэт запечатлел в первой главе “Евгения Онегина”:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам.
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами.
Существует предположение, что той, с которой писан “Татьяны милой идеал”, является М. Н. Раевская (Волконская).
Отчасти можно с этим согласиться. Однако следует отметить, что характер Татьяны в романе Пушкина – широкое художественное обобщение, а не снимок со знакомых поэту лиц. Вместе с тем, возможно, первоначальное представление Пушкина об “идеале гордой девы” возникло под неотразимым обаянием дочерей генерала Раевского – Екатерины, Елены и Марии.
Адресат кавказских стихотворений поэта
Пушкинисты считают, что Мария Николаевна Раевская, натура яркая, незаурядная, стала адресатом кавказских стихотворений Пушкина “Не пой, красавица, при мне” и “На холмах Грузии лежит ночная мгла ”. В первом поэт вспоминает о своем пребывании на Северном Кавказе с семьей Раевских, а “далекая” и “бедная” дева, по убеждению критиков, и есть Мария Николаевна.
В декабре 1823 года в Петербурге вышел альманах “Полярная звезда”. Среди ряда пушкинских стихотворений была опубликована элегия “Редеет облаков летучая гряда”. Александр Сергеевич очень переживал, что этот сборник может попасть в руки сестер Раевских. А в письме к Бестужеву от 29 июня 1824 года он писал: “Признаюсь, одной мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики...”
Слова поэта звучат с подкупающей искренностью. Имя этой загадочной женщины, естественно, интересовало биографов. И поскольку в гурзуфской элегии могла идти речь об одной из барышень Раевских, критиками с большой долей уверенности выдвигается фигура Марии Николаевны.
Позднее, вспоминая свое пребывания в Крыму, Пушкин писал гораздо свободнее. В элегии “Желание” он спрашивает:
Скажите мне: кто видел край прелестный,
Где я любил, изгнанник неизвестный?
В неоконченном наброске “Тавриды” поэт говорит совершенно определенно:
Какой-то негой неизвестной,
Какой-то грустью полон я!
Одушевленные поля,
Холмы Тавриды, край прелестный,
Тебя я посещаю вновь,
Пью жадно воздух сладострастья,
Везде мне слышен тайный голос
Давно затерянного счастья.
Эти и другие полупризнания позволяют исследователям полагать, что, находясь в Крыму, Пушкин был в кого-то влюблен. Но в кого именно? В Екатерину, Елену или Марию? Мнения критиков по этому поводу различны. Наиболее далеко в своих предположениях пошел П. Е. Щеголев, утверждающий, что именно Мария Раевская была тогда предметом страстной любви Александра Сергеевича.
|
|
Пожалуй, стоит согласиться с мнением П. Губера, который считал, что поэт был влюблен во всех трех сестер сразу и любил не какую-либо одну представительницу семьи Раевских, а всю ее женскую половину. Только любовь эта вовсе не была той единственной, исключительной, "утаенной от всего света" любовью, над которой ломают голову биографы. |
“...чей образ нежный тогда преследовал меня”? (Поэмы)
С Марией Николаевной Раевской исследователи связывают и поэму Бахчисарайский фонтан”.
В начале сентября 1820 года, как известно, Пушкин и Раевские поехали в Бахчисарай. Здесь осмотрели они дворец ханов и знаменитый “фонтан слез”, с которым связана крымская легенда.
О своих впечатлениях после осмотра вечного памятника любви Пушкин рассказывал в письме А. А. Дельвигу: “Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан... Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его...”
До сих пор ученые спорят о вдохновительнице поэмы, кто скрыт за этой литерой “К**”. Они называют имена С. С. Потоцкой-Киселевой (Л. П. Гроссман), М. Н. Раевской (П. Е. Щеголев), Е. Н. Раевской-Орловой (А. М. Лобода).
Сама же Мария Николаевна из “Бахчисарайского фонтана” с уверенностью отнесла к себе лишь неточно процитированные в “Записках” строки: “... ее очи / Яснее дня, / Темнее ночи”.
Этим Раевская не только не помогла разрешению загадки, но и внесла дополнительные хитросплетения в истолкование образной структуры поэмы. Приведенные слова отнесены вовсе не к небесной Марии, а к ревнивой и мстительно-страстной Зареме. Так чьим же прообразом стала юная Раевская?
Никакие интерпретации не дадут ответа на этот вопрос, если даже сам поэт испещрил заключение поэмы вопросительными знаками:
Чью тень, о други, видел я?
Скажите мне: чей образ нежный
Тогда преследовал меня,
Неотразимый, неизбежный?
Марии ль чистая душа
Являлась мне, или Зарема
Носилась, ревностью дыша,
Средь опустевшего гарема?
Я помню столь же милый взгляд
И красоту еще земную,
Все думы сердца к ней летят,
Об ней в изгнании тоскую...
Работа над “Бахчисарайским фонтаном” была начата поэтом в 1822 году. Годом раньше он написал поэму “Кавказский пленник”, которая также, по мнению критиков, адресована Марии Николаевне.
На этот счет есть свидетельство одесского знакомца Пушкина, стихотворца Василия Ивановича Туманского. Однажды Александр Сергеевич признался ему, что образ героини “Кавказского пленника” написан с Марии Раевской. Туманский тотчас же передал это своей постоянной корреспондентке, кузине, С. Г. Туманской: “У нас теперь гостят Раевские и нас к себе приглашают, – пишет он 5 декабря 1823 года из Одессы. – Мария – идеал пушкинской черкешенки (собственное выражение поэта) – дурна собой, но очень привлекательна остротою разговоров и нежностью обращения”. Да и сама Мария Николаевна всегда считала, что с нее писал Пушкин портрет своей черкешенки.
|
А в нарисованных Пушкиным на рукописи "Кавказского пленника" женских головках легко узнаются профили сестер Раевских. |
Горячие споры среди пушкинистов вызвало таинственное посвящение, предпосланное “Полтаве”. К кому оно обращено? У Александра Сергеевича ни в рукописи, ни тем более в печатных изданиях женщина, к которой адресовано посвящение, не названа. Пушкинист и историк П. Е. Щеголев первый высказал предположение, что этой женщиной является М. Н. Раевская.
Сквозь обобщенный образ красавицы проступают в поэме и индивидуальные черты – особенно в пластике ее движений:
И то сказать: в Полтаве нет
Красавицы, Марии равной.
Она свежа, как вешний цвет,
Взлелеянный в тени дубравной.
Как тополь киевских высот,
Она стройна. Ее движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья.
Как пена, грудь ее бела.
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят ее глаза;
Ее уста, как роза, рдеют.
Но не единая краса
(Мгновенный цвет!) молвою шумной
В младой Марии почтена:
Везде прославилась она
Девицей скромной и разумной.
Героиню “Полтавы” Александр Сергеевич назвал Марией, а на полях рукописи заметил: “Я люблю это нежное имя”.
26 декабря 1826 года на прощальном вечере в доме З. А. Волконской состоялась последняя встреча Пушкина с Марией Николаевной, о которой вдохновенно рассказано в поэме Некрасова “Русские женщины”:
Со мной он по комнате долго ходил,
Судьбой озабочен моею,
Я помню, родные, что он говорил,
Да так передать не сумею:
“Идите, идите! Вы сильны душой,
Вы смелым терпеньем богаты,
Пусть мирно свершится ваш путь роковой,
Пусть вас не смущают утраты!..”
Исключительные обстоятельства – великие духовные страдания и героическое решение последовать в Сибирь за любимым человеком – с новой силой привлекли внимание поэта к этой женщине, едва ли не самой замечательной из всех, что появились в России в ту пору, и образ ее заблистал в творчестве Пушкина с новой силой.
Не случайно героиню своей поэмы Александр Сергеевич ставит перед выбором: “Скажи: отец или супруг тебе дороже?” Здесь слышится прямая перекличка с необыкновенной судьбой Марии Николаевны.
В последние годы многие пушкинисты принимают гипотезу Щеголева П. Е. как вполне доказанную, полагая, что “Полтава”, завершенная в 1829 году, посвящена М. Н. Раевской и полна горестных раздумий о ее судьбе.
Глава II. “Три Маши” в прозе Александра Сергеевича Пушкина
На первый взгляд, пушкинские героини мало похожи друг на друга. У каждой из них свой характер, своя судьба. Но, знакомясь с ними ближе, можно заметить и те черты, которые роднят их друг с другом и с Марией Николаевной Раевской (Волконской).
Все три Марии – ровесницы. В “Капитанской дочке” о Марье Ивановне Мироновой прямо говорится, что это была “девушка лет осьмнадцати”. Марью Гавриловну на страницах “Метели” мы застаем “семнадцатилетней девицей”. Из разговора Кирилы Петровича Троекурова с исправником о Дубровском можно сделать вывод, что его дочери, Марье Кириловне, было тоже семнадцать лет. Это возраст пылких чувств и юношеской влюбленности, когда так хочется любить и быть любимой. И как глубоко для пушкинских героинь это чувство любви! Так же, как и для Марии Николаевны Волконской. Сколько в нем искренности, честности, нежности, готовности к самопожертвованию!
Марья Гавриловна
Э. А. Павлюченко в книге “В добровольном изгнании” пишет о Волконской так: “... молодая женщина, натура романтически страстная и горячая...” Пожалуй, эти слова можно отнести и к Маше из повести “Метель”. Она встретила красивого молодого гусара и влюбилась в него без памяти. Ее избранник пылал “равною страстию”. Но родители запретили дочери даже думать о нем. И тогда Марья Гавриловна идет на отчаянный шаг: она убегает из дома. С болью в душе решается Маша на этот поступок, но любовь к милому оказалась сильнее. И даже после расставания память о возлюбленном “казалось священною для Маши”.
Мария Николаевна Волконская тоже оставляет свой дом без согласия родителей, оставляет маленького сына, понимая, что о нем будут заботиться, и едет в Сибирь к мужу. Нужны были смелость, отвага, мужество, чтобы одной выступить против целого света, пренебречь запретами отца и брата, которых она еще недавно беспрекословно слушалась. Силы на это давала бесконечная любовь к мужу и огромная верность супружескому долгу. Эта черта роднит Марию Николаевну с Марьей Гавриловной. Можно только восхищаться такой силой чувств и преданностью.
Примечательным кажется и то, что природа одинаково препятствовала их отъезду: “Метель не утихала; ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу”, – читаем мы на страницах повести Пушкина. Когда Волконская уезжала к мужу в Сибирь, на улице тоже разыгралась непогода: буран усиливался, снег заметал дорогу, дул сильный холодный ветер. Перед самым отъездом отец написал ей записку: “Снег идет... Путь тебе добрый”...
О тяжелой судьбе Марии Николаевны Пушкин размышлял всегда. В 1829 году в одной из его рабочих тетрадей появляется рисунок женской головки. Большие глаза с поволокой, вздернутый носик. Лицо серьезное, скорбное. Это был образ Марии Николаевны Волконской, живший в душе поэта все эти годы. А в 1830 году он пишет “Повести Белкина”. Случайно ли одной из своих героинь Александр Сергеевич дает имя Маша?
Марья Кириловна
Марью Кириловну из романа “Дубровский” отличало хорошее домашнее воспитание. Маша умела разговаривать по-французски, имела прекрасный голос и большие музыкальные способности. В этом описании чувствуется ее удивительное сходство с Волконской. Мария Николаевна тоже получила блестящее домашнее образование, знала несколько иностранных языков, в том числе и французский, прекрасно играла на рояле и пела. Музыка вообще значила очень многое для нее. М. Н. Волконская еще до добровольного изгнания завоевала в обществе репутацию музыкантши. В своих “Записках” она с восхищением пишет о вечере, который устроила в честь ее отъезда Зинаида Волконская: “Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда в Москве... Я была в восторге от чудного итальянского пения”. Один из гостей, Алексей Веневетинов, писал в своих воспоминаниях: “Она в продолжение целого вечера все слушала, как пели, и когда один отрывок был отпет, то она просила другой...”
Увлечения Марьи Кириловны и Марии Николаевны совпадают не только в любви к музыке, но и в страсти к чтению. Волконской эту страсть привила ее сестра Елена. В распоряжение Марьи Кириловны была отдана “огромная библиотека, составленная большей частью из сочинений французских писателей XVIII века”. Кирила Петрович любил дочь до безумия, но иногда обходился с ней своенравно и даже жестоко, “... то стараясь угождать малейшим ее прихотям, то пугая суровым ... обращением”, что напоминает отношение генерала Раевского к своей дочери Марии. Характер Николая Николаевича отличался своей противоречивостью, резкостью, своеволием, иногда в нем проявлялось даже что-то тираническое. Все решения в доме принимались только с его согласия.
Обе девушки – и Марья Кириловна, и Мария Николаевна – были выданы замуж по воле своих отцов за людей значительно старше их: первая за князя Верейского, которому “было около пятидесяти лет”, вторая – за князя С. Г. Волконского. О том, как произошло знакомство Марии Николаевны и Сергея, рассказывает А. Гессен в своей книге “Во глубине сибирских руд”. Летом 1824 года у Раевских собрались гости. Молодая и красивая Мария сидела за клавикордами и, сама себе аккомпанируя, пела какой-то романс. Подняв голову, она вдруг встретилась глазами со стоявшим у дверей высоким, стройным генералом. Это был князь С. Г. Волконский. А однажды утром отец призвал к себе дочь и объявил ей: “Я уже дал свое согласие и, надеюсь, ты поступишь так, как подобает послушной дочери... А теперь ступай! Через месяц будет свадьба”. Князю Волконскому было тридцать шесть лет, а Марии еще не было и девятнадцати. Вот так молниеносно решилась судьба Марии Раевской.
Марья Кириловна напоминает юную Марию Раевскую, девушку, еще не совершившую великого подвига, но уже всеми особенностями своего характера проявляющую способность на великие чувства.
Марья Ивановна
Марья Ивановна Миронова из романа “Капитанская дочка”, в отличие от двух других героинь, не была красавицей и имела обыкновенную наружность: “круглолицая, румяная, со светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши”.
На первый взгляд, между этой простой девушкой и М. Н. Волконской нет ничего общего, но, возможно, Пушкин и не ставил своей целью полностью воссоздать в своих героинях портрет Марии Николаевны. Он, по-видимому, хотел лишь показать все самые ее лучшие и вызывающие восхищение качества.
Более всего сила характера и решительность Марьи Ивановны проявляются тогда, когда она едет в Петербург к императрице спасать человека, которого безумно любит. Предстоящая встреча страшно пугает Марью: “Мысль увидеть императрицу лицом к лицу так устрашила ее, что она с трудом могла держаться на ногах”. Но Маша пересилила в себе страх, поборола его ради любимого человека. Это ли не свидетельство мужества и силы характера? Это ли не поступок, достойный восхищения?
Марии Волконской тоже приходилось несколько раз обращаться к самому Николаю I за разрешением отправиться вслед за мужем в далекое и долгое изгнание. Ее поступок шокировал всех и, безусловно, не мог оставить равнодушным великого поэта. И чувство восхищения, родившееся в нем, Александр Сергеевич хранил в своей душе до конца жизни. А накануне смерти генерал Раевский сказал, указывая на портрет М. Н. Волконской: “Вот самая удивительная женщина, какую я знал”.
На прощальном вечере у Зинаиды Волконской в 1826 году Пушкин сказал Марии Николаевне: “Я хочу написать сочинение о Пугачеве. Я поеду на место...” Вот еще когда мелькнуло желание написать историю пугачевского бунта. Провожая Волконскую в дорогу, Пушкин не думал, что больше никогда не увидит ее. Это стало ясно ему значительно позже. Может быть, поэтому, работая в середине 30-х годов над “Капитанской дочкой”, поэт в память о Волконской дает главной героине имя Маша. И не случайно оренбургский буран из “Капитанской дочки” перекликается с описанным М. Н. Волконской в ее “Записках” бураном, во время которого она сбилась с пути в ночь под новый 1827 год по дороге в Сибирь.
Анализ трех прозаических произведений писателя середины 30-х годов XIX века показал, что отличительные черты яркой личности Марии Николаевны воплотились и в Марье Гавриловне из “Метели”, и в Марье Кириловне из “Дубровского”, и в Марье Ивановне из “Капитанской дочки”.
Но при этом Пушкин не ставил перед собой задачу отразить портретное сходство своих героинь с Волконской, он лишь наделил их отдельными качествами, присущими этой женщине и достойными восхищения.
Заключение
Тема “М. Н. Раевская (Волконская) в творчестве Пушкина” представляет большой интерес.
Обзор критической литературы выявил огромное многообразие подчас противоречивых точек зрения на обсуждаемую тему, что косвенно может свидетельствовать о значительном влиянии М. Н. Раевской на поэтическое творчество Александра Сергеевича Пушкина.
Однако разработка темы осложнялась тем, что большинство публикаций о М. Н. Раевской (Волконской) посвящено описанию ее подвига и жизни в Сибири, а материалы о ее детстве и юности практически отсутствуют. Кроме того, исследования взаимоотношений поэта с Марией Николаевной охватывают временной промежуток с 1820 по 1829 годы. По мнению критиков, Волконская была лишь мимолетным романтическим увлечением, “утаенной” любовью Пушкина из его дон-жуанского списка. Видимо, этим и объясняется отсутствие в работах пушкинистов сведений об исследованиях возможного влияния Волконской на дальнейшее творчество писателя.
Вместе с тем, проведенные исследования позволяют сделать вывод, что Волконская сыграла гораздо бó льшую роль в жизни поэта: Мария Николаевна стала для него идеалом женской любви, преданности и искренности, который Пушкин сохранил до конца своей жизни.
Поставленные в работе вопросы еще далеки от окончательного решения и предполагают дальнейшие исследования.
Список литературы
Пушкин А. С. Повести Белкина. – М.: Современник, 1991. – 93 с.
Пушкин А. С. Дубровский. – Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1983. – 80 с.
Пушкин А. С. Капитанская дочка.352 с.
Пушкин А. С. Стихотворения. Поэмы. Сказки. “Евгений Онегин”. – М.: Олимп; ООО “Фирма “Издательство АСТ”, 1998. – 640 с.
Некрасов Н. А. Русские Женщины. – Саратов: Приволжское книжное издательство, 1984. – 176 с.
Гессен А. Во глубине сибирских руд. – М.: Детская литература, 1976. – 158 с.
Гроссман Л. П. Письма женщин к Пушкину. Подольская фабрика офсетной печати, 1994. – 256 с.
Губер П. Дон-жуанский список А. С. Пушкина. – М.: СП “Эврика”, 1990. – 288 с.
Жизнь Пушкина: Переписка. Воспоминания. Дневники. В 2-х томах. Т. 1. / Сост., вступительные очерки и примечание В. В. Кунина. – М.: Правда, 1986. – 736 с.
Карпушин С. В. и др. Это нежное имя. // Язык русской классики: А. С. Пушкин: В 2 ч. Ч. 1 – Мн.: Выш. шк., 1998. – 316 с.
Лобикова Н. М. Тесный круг друзей моих. – М.: Просвещение, 1980. – 126 с.
Лотман М. Ю. А. С. Пушкин. – СПб: Искусство, 1995. – 546 с.
Павлюченко Э. А. В добровольном изгнании. – М.: Наука, 1984. – 170 с.
Платек Я. Загадки утаенной любви. // Музыкальная жизнь. – 1995 – № 3 – С. 25–27
Платек Я. Загадки утаенной любви. // Музыкальная жизнь. – 1995 – № 4 – С. 27
Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. – М.: Искусство. – 1987 – 446 с.
Цявловская Т. Г. Храни меня, мой талисман. // Прометей. – 1975. – Т. 10 – 422 с.
Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I. – М. 1951. – 586 с.
Щеголев П. Е. Первенцы русской свободы. – М.: Современник. – 1987 – 494 с.
